Чи, Фик и имя...

[Chisako.]

Название: Только с тобой, и во имя твое
Автор: Chisako
Бета: Аревика
Фандом: WK
Пэйринг: Айя/Кен
Рейтинг: R
Жанр: angst
Статус: закончен
Disclaimer: Слава Богу не мое…
Размещение: С разрешения автора.
Предупреждение: AU, OOC, Смерть персонажей, латынь (страшное предупреждение!)
Примечания: Между Капителем и Глюхеном. АУшные расхождения с каноном по тамлайну.
Саммари: Много отсылок на различные произведения. Не то чтобы их надо замечать ) Просто так текла мысль ) Я хотела что-то серьезное. Ну что получилось, то получилось. Ну, Бог с ними, что ли…

запись создана: 19.07.2009 в 17:50

@темы: фик

Comments

[Chisako.]

Только с тобой
И во имя твое.
Только с тобой
И для тебя.
(с. Богушевская И. «Нежные вещи»)

Нет ничего страшнее мрака собственной комнаты. Айя стал знать это совсем недавно. Есть знание, с которым мы рождаемся. Есть знание, которое мы приобретаем. А есть знание, которое приходит к нам само. Без всякой помощи и, более того, без причины. Это было такое знание для Абиссинца. Мрак собственной комнаты и понимание, что в нем нет спасения, нет права голоса, нет ничего, кроме себя. А от себя не спрятаться. Этот мрак пожирает, вызывает из глубин души такие мысли, которые бы не пришли в иное время и в ином месте.
В детстве все было иначе. За тонкой стенкой спала сестра. Дальше по коридору - родительская спальня. Он был один и в то же время не был. Стены – условность. Потом пришла боль и одиночество. И крепкие стены собственной комнаты, от края до края наполненные мраком. Единственный мрак, из которого нет спасения, в котором нельзя утонуть. Только бесконечно захлебываться и понимать, что позвать некого.
Вечер перед очередной миссией. И снова мрак. Шелестят полы плаща, задевая диван. Узкое окно бросает на пол светлый прямоугольник, расчерченный рамой в форме креста. Здесь только ты сам и твоя решимость убивать. История знала множество палачей, и у каждого из них была такая комната, в которой он был один. Один настолько, что нельзя знать ничего кроме одиночества.
Айя открыл дверь и вышел в коридор. Глубоко вздохнул. Теперь все это останется там до его возвращения, а он должен делать свое дело. Плащ облегает, как маска палача. Комната Хидаки чуть дальше по коридору и направо. Дверь открыта. Значит, он тоже готов. Один шаг. Шаг, который меняет все.
Кен стоял перед кроватью, опустившись на одно колено. Голова опущена, глаза закрыты, губы беззвучно двигаются. Он молился.
Айя замер. Он не знал прежде, что можно так молиться. Не как ребенок. Скорее, как паладин перед боем. Ничего наивного и доверчивого не было в склоненной голове Кена. Он держал сплетенные пальцы перед лицом. Расслабленный и почти умиротворенный. Так непохожий на обычного горячего и немного злобного Сибиряка.
Абиссинец чувствовал, что смотрит на что-то, что не предназначается ему. Что-то личное. Болезненное.
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen * [1], - голос Кена, тихий, но внятный, заставил Айю попятиться.
Молитва закончена. Сейчас он встанет и увидит непрошенного свидетеля.
Абиссинец быстрым шагом пошел к лестнице. Он все еще не мог стряхнуть с себя оцепенение, которое овладело им. Ему не верилось, что кто-то из Вайс все еще верит в Бога.
Через минуту Кен догнал его.
- Готов?
Абиссинец промолчал. Он всегда готов. Ему не нужно для этого молиться.
Айя бросил злобный взгляд на Хидаку. Тот удивленно приподнял брови.
- Что?
- Ничего.
Кен пожал плечами.


Айя вытер лезвие катаны и плавно опустил его в ножны. Сибиряк рядом усмехнулся и вытер лицо рукавом. Это не особенно помогло. Кровь только размазалась, придав ему какое-то безумное сходство с бесом. Молящимся бесом.
Абиссинец отвернулся. Он посмотрел на трупы, растерзанные когтями. Тошнота подступила к горлу. Айя сглотнул. Перевел взгляд на тело у своих ног. Кровь забрызгала сапоги. Он отступил на шаг и закрыл глаза.
Молитвы здесь не помогут. Реальна только кровь. Только кровь.
- Абиссинец? – Ёджи тронул его за плечо.
- Что? – не открывая глаз, спросил Айя.
- Идем?
- Да.
Кен снова усмехнулся и сложил когти.
- Похоже, убивать здесь больше некого.
Абиссинец дернулся и в упор посмотрел на Сибиряка. Тот оглянулся. Ёджи и Оми уже вышли из зала.
- Какого черта ты на меня так смотришь?
- Как?
- Словно я удавил твоего попугая.
Айя фыркнул.
- Что за ерунду ты несешь?
- Ерунду?
- Полную.
- Ну, как надумаешь – скажи.
Айя дернулся и пошел к выходу. Кен его бесил. Никогда прежде он не испытывал такого глухого, поедающего изнутри раздражения. Он не мог понять причины. Точнее, просто не хотел о ней думать.

* [1] Во имя отца, и сына и святого духа. Аминь.

[Chisako.]

Бирман принесла новую миссию уже на следующий день.
Абиссинец поднялся в свою комнату и тихо прикрыл дверь. Спальня была наполнена мраком. На это раз он одевался быстро, почти суматошно. Его влекло и отталкивало разом то, что он мог увидеть. Но мысль, что он не увидит - пугала гораздо больше.
Айя вышел в коридор и заметил, что дверь в комнату Сибиряка закрыта.
Абиссинец тяжело задышал. Что-то сдавливало грудь, не давало сделать шаг. Тошнота подкатывала к горлу. Словно то, что он должен увидеть – противоестественно, хуже, чем искромсанные в куски люди, хуже, чем то, что эти люди сделали…
Дверь не была заперта и поддалась легко. Кен стоял у кровати. На том же месте, что и вчера. Та же поза, те же прикрытые глаза. Ровный голос Хидаки произносящий заученные слова чужого языка, завораживал.
- … О bone lesu, exaudi me. Infra tua vulnera absconde me. Ne permittas me separari a te. Ab hoste maligno defende me. In hora mortis meae voca me * [2], - Сибиряк чуть вздрогнул, почувствовав взгляд, но не прекратил. - Et iube me venire ad te, ut cum Sanctis tuis laudem te in saecula saeculorum. Amen.* [3]
Кен закончил молитву, помедлил секунду, потом открыл глаза и обернулся.
- Чего тебе?
Айя промолчал. Кен по-прежнему стоял на одном колене.
- Айя?
- Ты молился, - Абиссинец с трудом разлепил губы.
- Да, - Хидака встал.
Айя сжал зубы до хруста.
- Почему ты помешал мне? – Сибиряк взял с кровати багнаки, собираясь их надеть. Айя шагнул к нему и схватил за плечо.
- Почему?
- Что почему? – хмуро отозвался Кен, покосившись на его руку.
- Зачем ты это делаешь? – Абиссинца мелко трясло.
- Это мое дело. Разве нет? – Хидака надел и застегнул перчатки.
Он казался спокойным и умиротворенным. Но Айя знал, что это ненадолго. Когда начнется миссия, Кен будет терзать людей когтями, и кровь будет хлестать ему в лицо.
- Как ты можешь…
- Айя, - Сибиряк стряхнул его руку. – Ты ведь знаешь, что я христианин и вырос в приюте. Почему тебя это удивляет?
- Я… - Абиссинец посмотрел на него, словно увидел впервые. – Я не знал, что ты умеешь молиться.
- Ты, - Кен замер, тоже глядя на него. – Ты разучился молиться, хотя когда-то умел?
- Я не уверен, что умел, - Айя криво улыбнулся. – Меня от тебя тошнит.
- Неужели, - Хидака внимательно на него посмотрел. – Почему же ты пришел?
- Я…
- Если ты не веришь в Бога, то почему делаешь то, что делаешь?
- Бог здесь ни при чем, - ощетинился Абиссинец. – Это наша работа. Просто наша работа. Ее кто-то должен делать.
- Любую работу кто-то должен делать. Это не причина.
- Причина. Еще какая причина! Некоторые люди должны умирать, - Айя нахмурился. Он понимал, что говорит что-то не то. – Неужели ты думаешь, что Бог поможет тебе в том, что ты делаешь?
- Я уверен в этом.
- Ты смешон.
- Может быть.
- Хидака… Ты палач.
- Я это знаю.
- Тогда о чем ты молишься?
- О том, чтобы он послал мне смерть раньше, чем я ошибусь, - Кен задумчиво посмотрел на свои руки.
- Ошибешься?
- Убью невиновного.
- Это… странно.
- Неужели, Айя?
Они встретились глазами.
- Идем, Кен.

* [2] «…He позволяй отделиться от тебя. От злого врага защити меня. В час смерти моей призови меня». (лат.) Кен читает молитву «Душа Христа», которая входит в обряд отпущения грехов.
* [3] «Прикажи, чтобы я пришел к тебе, и с твоими святыми пел хвалу тебе во веки веков. Аминь». (лат.) Там же.

[Chisako.]

Сибиряк прыжком преодолел расстояние, отделяющее его от жертв, и рванул когтями. Его окатило алым дождем, но он даже не поморщился.
Айя закончил свою работу и теперь смотрел на Кена. Сибиряк был весел и зол. Только сейчас Абиссинец стал понимать причину. Кен шел на миссию не один. Его Бог шел с ним. Айя знал это. Понял в тот момент, когда тот поднимался с колен. Он вставал уже окруженный каким-то незримым присутствием.
Разве это возможно? Разве Бог не забыл их? Разве не дал все и не забрал все, обратив жизни в прах? Если так и есть, то какому Богу все еще молится Кен?
Они снова одни в комнате. Оми и Ёджи оставили их на месте бойни. Этим двоим никогда не доведется смотреть на свою работу такими глазами. Айя чувствовал какое-то чудовищное родство с Сибиряком. Они оба ходили на миссии, как на работу. Айя, как на болезненную, а Кен, как на любимую.
- Что он сделал с твоей жизнью? – тихо спросил Абиссинец, но Кен услышал и обернулся.
- Что?
- Что твой Бог сделал с твоей жизнью?
- При чем тут Бог? – оскалился Хидака. – Мою жизнь уничтожили люди. Твою тоже, кстати.
Айя дернулся. Да что с ним происходит? Почему все это так волнует его?
- Что с тобой вообще? – Кен подошел ближе. – За последние два дня ты сказал мне больше слов, чем за все наше знакомство.
Абиссинец поморщился. Он понимал, что это правда, но не знал причин. Или не хотел знать?
- Ты не веришь, что Бог помнит обо мне?
- Я… - Айя запнулся. Почему требуется усилие, чтобы сказать правду? – Я вижу, что ты идешь не один. Твой Бог с тобой. Я не могу этого не видеть…
- Да? – Кен приблизил к нему лицо. – Тогда я тебе сейчас тоже кое-что скажу. И ты идешь не один. Все твои бесы идут с тобой.
Абиссинец смотрел, как двигаются губы Кена, а смысл сказанного дошел до него только позднее. И странное болезненное ощущение…
- Я… похоже… знал это, - прошептал он.
Сибиряк усмехнулся.
- Хорошо.
Они стояли лицом к лицу, так близко, что их дыхание оседало на коже друг друга.
Айя тяжело поднял руку. Воздух сопротивлялся. Бесы вокруг него сплелись тугим клубком, но он дотянулся. Стер пальцами кровь с щеки Кена.
- Можно, я поцелую тебя? - спросил Абиссинец.
Хидака огляделся вокруг. Шесть трупов в круглом зале, один из них даже не успел встать из-за длинного стола: дротик пригвоздил его к месту. Кен улыбнулся.
- Целуй.
Айя едва не отпрянул вновь, но не выпустил плечо Сибиряка. Наклонился к его губам. Тот чуть приподнял голову и прикрыл глаза.
Айя чувствовал, как тяжело двигаться, невыносимо, чудовищно. Бесы вокруг него визжали в ужасе. Он прикасался к тому, с кем шел Бог. Ему нужно было к нему прикоснуться. Он не понимал, почему. Ему уютно со своими демонами. И он совсем не был уверен, что готов променять легион своих бесов на одного Бога, которому все еще умеет молиться Кен. Но поздно… Айя коснулся его губ своими. Хидака чуть приоткрыл рот, приглашая его, и поцелуй стал глубже. Абиссинец, не соображая уже, дернулся вперед, обхватывая Кена рукой за талию, прильнув к нему всем телом. Поцелуй был глубоким, жестким. Кен отвечал ему, не пытаясь перехватить инициативу, и чуть подрагивал у него в руках, пока Айя обыскивал языком его рот.
Наконец, они оторвались друг от друга. Кен встряхнул головой.
- И как?
- Хорошо, - Абиссинец не верил, что сделал это.
- Тогда идем?
- Да.

[Chisako.]

Айя ждал следующую миссию с нетерпением. Он лежал на кровати в сумраке собственной комнаты. Мысли путались. Поведение Сибиряка не изменилось, и ничто не напоминало о том поцелуе. Кен смеялся над Ёджи. Ходил в соседнюю кондитерскую с Оми, чтобы купить пирожные на всех. Айя ждал. Не понимал чего. Облако его бесов стало плотным и удушливым, словно они могли его удержать.
Бирман принесла миссию через четыре дня. Работа только для двоих.
Кен обернулся и посмотрел на Айю.
- Мы с Сибиряком справимся, - опережая любые возражения, сказал Абиссинец и облегченно выдохнул, когда остальные кивнули.
Сегодня он одевался быстро и сосредоточенно. Мрак комнаты разъедал плоть, как кислота. Айя выскочил из него и рванулся к двери Кена, распахнул ее. Ему нужно было… Нужно было увидеть это снова.
Сибиряк стоял на одном колене у кровати. Он беззвучно шевелил губами. Потом замолчал и заговорил чуть громче.
- Per signum crucis de inimicis nostris libera nos, Deus noster. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen * [4], - только сейчас Айя понял, что когда Кен молится беззвучно, он говорит по-японски, просит о чем-то, а заученную в детстве латынь произносит всегда вслух.
Хидака вздохнул, поднялся и улыбнулся Айе. Что-то неуловимо изменилось.
- Что ты сделал? – хрипло спросил Абиссинец.
- Сегодня я помолился и за тебя, - Кен взял багнаки. – Раз ты сам не можешь.
- Кто тебе сказал, что мне это нужно? - Айя побледнел. Почему это так пугало его? Почему такое простое, почти детское, действие, как молитва, стало для него камнем преткновения?
- Твои бесы не дадут тебе помолиться самому, - с улыбкой сказал Кен, надевая перчатки. – Но это нужно тебе. Иначе бы ты не стоял здесь. Или я ошибаюсь?
- Ты ошибаешься.
- Неужели?
- Может, мне нравиться слышать, как ты говоришь по-латыни, - Абиссинец шагнул к нему ближе.
- Не исключено, но вот беда - у меня ужасный акцент, - усмехнулся Хидака и повернулся к нему. – Поцелуй меня.
Айя хотел возразить, но не сумел. Он подошел, положил руки ему на плечи и поцеловал. Так же, как и в первый раз, грубовато и жадно, словно силясь напиться. Кен обнял его и сразу же отпустил.
- Пора.

* [4]«Через крестное знамение от врагов наших освободи нас, Господь наш. Во имя Отца Сына и Святого духа. Аминь». (лат.) Кен читает «Крестное знамение». Более длинный вариант того, что в первый раз услышал Айя.

[Chisako.]

- Которые? – Кен выглянул из-за угла, разглядывая людей впереди.
- Двое. Справа, - Айя вытащил катану. – Остальные охранники.
- Зачем таким шкафам охранники? – хмыкнул Кен. – Я пошел.
- Кен.
- Что?
- У них пистолеты.
- Не важно.
- Кен, тебя убьют.
- Не убьют.
- Не дури.
Хидака весело посмотрел на него.
- Я умру только тогда, когда ошибусь. Я ведь говорил.
Они встретились глазами. Айя судорожно облизнул губы. Кен инстинктивно повторил его движение.
- Все будет хорошо, - эта нелепая фраза, сказанная Кеном, странно успокоила Айю.
За секунду он успел подумать обо всем, что было запретно для него раньше. Он дерется, чтобы остаться в живых. Он дерется, чтобы чувствовать себя живым. Он дерется, чтобы жили другие. Сколько в этом от простого страха смерти? Сколько? И достанет ли ему мужества принять смерть, если она будет правильной? Кен каждый раз шел не только убивать, но и быть убитым. Айя, он каждый раз надеялся выжить. Зачем? Он никогда не думал, что жажда жизни, что все еще сильна в нем – от лукавого. Только смерть от Бога. И его бесы никогда не пустят его в смерть.
Кен подмигнул ему, и они одновременно покинули укрытие.


Назад они вернулись за полночь. Разулись.
Оми выглянул из гостиной, увидел напарников целыми и невредимыми, улыбнулся. Айя пошел наверх. Остановился он только у своей двери. Ему снова надо было войти в этот мрак одиночества от стены до стены. Кен поднялся следом. Тронул за руку.
- Айя.
Абиссинец посмотрел на него и послушно направился следом, в комнату Хидаки.
Кен вошел, снял перчатки с багнаками, расстегнул куртку. Айя сбросил плащ, положил поверх катану. И как-то странно и естественно оказалось, что они снова целуются. Пальцы Сибиряка в его волосах скольцили, ласкали. Айя притиснул Кена к стене, жадно кусая его губы. Тот быстро дышал. Повел плечами, снимая куртку, и отшвырнул ее в сторону. Абиссинец почувствовал руки на своем поясе. С сухим щелчком расстегнулась железная пуговица, тихо прошелестела молния, и рука Кена скользнула под одежду, сжала член Айи. Возбуждение, замешанное на адреналине и крови, взрывало мозг. Абиссинец расстегнул брюки Кена и, содрогаясь всем телом, прикоснулся к нему, слушая его учащенное дыхание.
Они осели на пол, продолжая трогать друг друга и целоваться.
Хидака чуть приподнял ноги, и Айя прижал его к себе, усаживая на колени. Их пальцы встретились внизу, там, где они соприкасались плотью. Кен выгнулся, прижимая к себе голову Абиссинца. Тот поцеловал его в шею, не прекращая двигать рукой. Внизу было уже скользко. Что они делают? Зачем?
Айя обнимал Кена рукой за талию, судорожно прижимая к себе. Они продолжали делать это. Удовлетворение от самого акта близости, от тесноты переплетенных тел, от скользящих пальцев по плоти, болезненное и сладкое. Хидака вскрикнул. Айя прижался к его рту губами, чувствуя трепетание горячего языка, и тоже кончил.
Они остывали, но все еще не могли разъединиться.
Айя гладил Кена по волосам. Тот сидел на его коленях, уткнувшись в плечо.
- Зачем… мы?.. – наконец смог сказать Абиссинец.
Он уже мог отличить свои действия от того, на что толкали его бесы. Еще неделю назад он ничего в этом не понимал. Сейчас он мог с уверенностью сказать, что то, что он сделал, он сделал сам. В эту комнату его бесы не смели войти.
- Айя. – Кен поднял на него глаза. – Все в порядке.
- Разве это не грех… для тебя, - Абиссинец отвел взгляд.
- Айя, - Сибиряк поцеловал его в нижнюю губу. – Убивать людей – грех. Любить – не грех.
Абиссинец обнял его крепче и промолчал.
Он знал, что Кен в этих вещах разбирается лучше. Хидака был верующим. Он знал о грехе много больше, чем Айя. И он умел без святого писания знать, что грех, а что нет. Без этого внутреннего чувства люди не приходят к Богу. Написанные запреты, как костыль, пока человек не научится знать это сам. Разницу между попустительством и прощением, гневливостью и жестокостью, похотью и спасительной любовью.

[Chisako.]

Когда Бирман пришла через два дня, Айя чуть не попятился от нее. Он не знал, как себя вести.
Она на него странно взглянула и едва ли не силой впихнула ему в руки папку.
Вайс посмотрели ролик о клубе, в котором убивали людей ради развлечения, и дали согласие на миссию.
Абиссинец поднялся в комнату, оделся и остался стоять посреди комнаты. Он знал, что должен идти к Кену, который сейчас стоит на одном колене у своей кровати и неслышно двигает губами. К чему были всегда обращены его молитвы? К избавлению от греха? К избавлению от ошибки? Он отдавал себя в иную власть. Туда, где Айя не мог до него дотянуться. Кен шел исполнять долг. Шел с благословением, которое никто кроме него не видел. Но и этого ему было достаточно. С недавних пор Айя тоже видел, но лишь потому, что ему позволяли собственные бесы, которые наполняли его комнату, как чашу от края до края. Они связывали по рукам и ногам, слепили, путали мысли.
Абиссинец стиснул зубы. Он больше не поддастся.
Какое огромное усилие, словно двигаешь гранитную плиту. Неверие, которое обращает серьезный поступок в смешной. Чувство, что недостоин. Бесы. Только они. Здесь нет недостойных. Здесь нет ничего смешного. Словно преодолевая невидимое сопротивление, Айя согнул ногу, потом вторую и опустился на колени. Он будет молиться, как ребенок, если не умеет молиться, как паладин. И губы беззвучно двигаются.
- Я здесь. Видишь ли ты меня?..
Он вышел из комнаты через десять минут бледный, как после сражения с легионом бесов. Кен ждал его. Словно так и должно было быть.


Сибиряк ругнулся и кувыркнулся вперед, уворачиваясь от пуль. Айя рубился в глубине зала ожесточенно и сосредоточено. Он впервые был на миссии один, без своих бесов. Только один.
Любой бой показался бы ему сейчас смешным, после того, что час назад он сделал. Не было и не будет ничего более страшного, чем рать духовная, когда человек бьется за свою душу. Айя выдержал этот бой и сможет выдержать любой другой.
Кен напал со спины на охранника, который целился в Абиссинца, вспорол когтями горло и снова оказался обрызган кровью. Айя кивнул ему.
На складе остались только Вайс. Ёджи смотал остатки проволоки. Оми посмотрел на часы, потом на Айю.
- С тобой все в порядке?
- Да, - Абиссинец взглянул на Хидаку. – Все хорошо. Возвращаемся. Эти твари уже не увидят рассвета.
Балинез судорожно закурил, когда они вышли из склада. Для него это никогда не станет работой. Айя посмотрел на него и хмыкнул. С ним и Кеном все будет в порядке. Оми стоило бы побеспокоиться о Ёджи.
Хидака как обычно вытер лицо рукавом, размазывая алую жижу по куртке, шее и щекам. Не святые. Просто убийцы. Но и у них есть души, которые должны быть спасены.
Они приехали домой. Ёджи опрометью бросился в ванную. Оми сел за компьютер. Он был очень доволен сегодняшней миссией. Никто не ранен, а противников было достаточно.
Айя зашел в свою комнату, положил катану на место. В спальне было непривычно пусто. Бесов не было. Он знал, что это ненадолго. Знал, что они всегда возвращаются. Но сегодня здесь было пусто. Одиночество подступило с новой силой. Почему с ним все это произошло? Если во всем виноваты люди, то почему Бог не сделал ничего, чтобы спасти его? Сегодня он знал, что нуждается в спасении. Возможно, завтра гордость заставит его забыть об этом. Но сегодня он знал. И ответ пришел, как приходит любое дарованное знание. Спасение ему было послано. Много лет в соседней комнате молился о справедливости и спасении парень. Но Айя не хотел этого знать. Ему были дороже его бесы. Сегодня он одержал самую великую из своих побед и должен принять это без гордыни, иначе бесы не замедлят вернуться. А у него оставалось еще одно дело.
Айя развернулся и пошел к Кену.
Сибиряк только снял багнаки и куртку. Он ждал его. Айя встретил прямой взгляд Кена и едва заметно улыбнулся. Разводы крови засохли на его лице, словно он грыз бесов Айи зубами.
- Кен.
Абиссинец подошел к нему. Тот только протянул к нему руки ладонями вперед. И в этот момент ноги отказались держать Айю. Он почти рухнул на колени перед Хидакой. Тот смотрел спокойно, потом приложил руку к его щеке.
- Айя.
- Кен, исповедуй меня, - как легко, когда тяжелые слова сказаны.
- Хорошо.
Айя не помнил того, что говорил. Знал только, что за всю жизнь не сказал столько правды. Он говорил и говорил. О гордыне, о страдании, о неверии, о спасении, о бесах, о семье, о любви, о страхе смерти. Потом слова иссякли.
Когда-то во времена иных, явных войн исповедовались брату по оружию, если не было рядом священника. Кен принял его исповедь, как мог принять ее брат. Тот, с кем пролили кровь и преломили хлеб.
Айя стоял, склонив голову, и слышал, как Сибиряк тихо читает над ним:
- …Domine Deus, amo te super omnia proximum meum propterte, quia tu es summum, infinitum, et perfectissimum bonum, omni dilectione dignum. In hac caritate vivere et mori statuo. Amen.* [5]
Потом Кен встал рядом с ним на колени.
- Ты не один, Айя. И никогда не был один. Бесов много, но Он один. И всегда стоял за твоим плечом в ночи. Одиночество – вот настоящая ложь.

* [5] «Господь бог, люблю тебя превыше всего земного, ибо Ты есть высшее, бесконечное и совершеннейшее добро, достойное всякого предпочтения. С этой любовью живу и умру. Аминь.» (лат.) Кен читает молитву «Вера, надежда, любовь», которая входит в обряд отпущения грехов. Последний акт – «Акт Любви».

[Chisako.]

Эта миссия не отличалась от всех предыдущих. Сибиряк и Абиссинец прошли сквозь охрану, как нож через масло. Оми что-то бормотал в наушнике. Ёджи ушел далеко вперед, и если ему повезло, то главная тварь была уже мертва.
Айя добил последнего террориста и вытер меч.
- Все, - выдохнул он и повернулся к Хидаке. – Закончили.
- Да.
Автоматная очередь прочертила коридор. Айя оглянулся, но не увидел стрелка.
Кен беззвучно осел на пол.
Абиссинец дернулся в конец коридора, туда, где по логике вещей должен был находиться стрелок, но потом тряхнул головой: любую работу кто-то должен делать. Но у каждого есть заботы поважнее. Он склонился над Кеном.
- Куда? – спросил он, расстегивая на нем куртку.
- Айя… стрелок… осторожно…
Абиссинец сжал зубы. Тело Кена было прошито свинцом от плеча до пояса. Пять или шесть пуль.
- Айя… стрелок…
- Уже не важно. Тебе больно?
- Нет, - Кен посмотрел на него удивленно. – Мне не больно…
- Это шок.
- Так плохо, да? – Сибиряк опустил взгляд. – Твою мать…
- Держись.
- Айя, - Кен поднял ладонь, с которой капала кровь, и прижал к его щеке. – Айя… Все… Все будет хорошо.
- Конечно, - Абиссинец улыбнулся. – Будет.
- Значит, так надо. Я не боюсь…
- Кен. Кен!
Сибиряк закрыл глаза.
- Холодно…
- Кен, твою мать!
Абиссинец бросился на пол и прильнул к нему всем телом. Плащ мгновенно промок от крови.
- Что у вас происходит, Абиссинец? – в голосе Оми истеричные нотки.
Айя сдернул наушник и швырнул на пол.
- Кен, ты слышишь меня?
- Еще… слышу. Но мне… уже холодно…
- Я здесь.
- Хорошо.
Айя поцеловал его. Холодные губы в ответ только дрогнули.
- Ты нужен мне.
- Уже… нет. Тебе больше… не нужны посредники.
Айя прижал его к себе, как в тот раз в комнате. Что между ними было? И было ли что-нибудь, кроме страха и молитвы?
- Кен.
- Это искупление.
- За спасение?
- Да…
- Мне это не нужно.
- Нужно. Ты хотел этого. Ты это получил, - голос был тихим, но ровным. – Прими это.
- Хорошо, - Айя снова поцеловал его. – Но я не уйду.
- Как хочешь. Ты уже спасен…
- Кен, - Айя лежал на полу, прижимая к себе холодное окровавленное тело.
- Сегодня же будешь со мной…
Айя слышал шаги стрелка. Тихие и четкие, как последние удары сердца.
- MEA CULPA, MEA CULPA, MEA MAXIMA CULPA*[6] , - прошептал он.
Своих выстрелов он уже не услышал.

* [6] «МОЯ ВИНА. МОЯ ВИНА, МОЯ ВЕЛИЧАЙШАЯ ВИНА». (лат.) Айя читает отрывок из покаянной молитвы «Исповедь».

Fin

16.07.09 – 17.07.09

* [6] «МОЯ ВИНА. МОЯ ВИНА, МОЯ ВЕЛИЧАЙШАЯ ВИНА». (лат.) Айя читает отрывок из покаянной молитвы «Исповедь».

[Sister_Sirin]

Ух.... пробирает....


Я с ходу пару блох надыбала, но по мелочи. в общем:

Написанные запреты - как костыль, пока человек не научит_ь_ся знать это сам.

Туда, где Айя не мог до него дотянуться.

Кен принял его исповедь, как мог принять ее брат. Тот с кем пролили кровь и пр_е_ломили хлеб.

Ну и вот тут еще я бы чуть поменяла порядок слов:
Удовлетворение от самого акта близости, от тесноты переплетенных тел, от скользящих по плоти пальцев, болезненное и сладкое.

[Chisako.]

Sister_Sirin, дорогая, это бесполезно. Текст надо чистить и перезаливать. Не могу же я из-за каждой ошибки править... Их там как блох на бездомной собаке!
Хочешь - возьмись ))))))))))))

[Gray.]

Если Вы не против, я могу отбетить текст. Ваши фики мне очень нравятся, в частности, и этот тоже.)

[Sister_Sirin]

Я не умею Если я ошибку вижу, то и пишу А править стиль у тебя не могу, ибо он мне нравится

[Kpo]

Chisako
Это очень сильно! пробрало.
Даже не знаю как выразить, сижу под впечатлением
Твоя трактовка образа Кена, она такая незамысловатая и в то же время верная. Кровь и грязь к нему не пристают, вера не даёт споткнуться.
Религиозные мотивы обычно вызывают у меня неприятие, но тебе удалось почти невозможное.

[Chisako.]

Аревика, мур )) В умылку )
Sister_Sirin, хе-хе... стиль и мне нравиться, иначе бы я в нем не писала ))
Крольчуля

Это очень сильно!

Стараемси )

она такая незамысловатая и в то же время верная.

Я с тебя валяюсь ) То ли поругала, то ли похвалила )
Если ты ждала от меня замысловатости, ради замысловатости, то это не ко мне. Большинство людей вообще не замысловатые существа, как табуретки... Прими, как реальность. А уж Кен на то и Кен.

вера не даёт споткнуться.

Меня очень впечатлил момент из Глюхена, где показывали, что Кен молиться перед миссией... Честно сказать я некоторое время испытывала легкое охренение, как и Айя в фике ) А потом взяла и написала это )

Религиозные мотивы обычно вызывают у меня неприятие,

Почему? Вопрос веры - всегда интересен, если не уходит в глухую фантастику.

[Kpo]

Chisako

Я с тебя валяюсь ) То ли поругала, то ли похвалила )

Я похвалила, не сомневайся)
Простота и цельность - то, что нужно. У Кена нет двойного дна, и нет скрытых мотивов в его поступках.
Он весь как на ладони, но у тебя получилось изобразить это очень красиво, а главное притягательно.

Большинство людей вообще не замысловатые существа, как табуретки...

Табуретка вышла классная, грубо сколоченная и занозистая, но надёжная и устойчивая как столп мироздания)))

Почему? Вопрос веры - всегда интересен, если не уходит в глухую фантастику.

Это связано скорее с неприятием института религии.

[Chisako.]

Крольчуля

У Кена нет двойного дна, и нет скрытых мотивов в его поступках.

Так это же Кен!!!

Это связано скорее с неприятием института религии.

Вопрос веры и инстиртуты религии - разные вещи. Первый - психологический. Второй - социальный. И решаться они должны отдетьно друг от друга.

[Kpo]

Chisako

Так это же Кен!!!

Вопрос веры и инстиртуты религии - разные вещи. Первый - психологический. Второй - социальный. И решаться они должны отдетьно друг от друга.

Та знаю) Просто это очень часто смешивают, отсюда и эмоциональный перенос.

Так это же Кен!!!

[рика инверс вредная и ленивая]

У меня отчаянная любовь к латинским молитвам *радуется*
Спасибо за такой текст и ещё за Тройник в особенности.)